не сказала мне, куда хочет поехать. Мы просто ехали с выключенным счетчиком. В своем фиолетовом скудном наряде она была сексуальна в этом грязном смысле. Ее глаза выглядели странными и какими-то пустыми. Спустя годы я понял, что они были прищурены, потому что она сидела на героине. Наконец она сказала, что хочет поехать ко мне. Я согласился. Я вернул такси в гараж. Парни в гараже удивились, откуда она взялась, но ничего не сказали. Я проводил ее до своей квартиры, которая находилась в конце квартала на Гарвард-авеню.

Мы занялись сексом один раз, а потом я захотел трахнуть ее в задницу; я никогда этого не делал и подумал, что ей это может понравиться, ведь она старше и явно опытнее. Она отреагировала с ужасом, как будто никогда не слышала о таком. В ней было что-то очень странное, может быть, потому что ее глаза были прищурены. Я боялась засыпать. Я был уверен, что она из космоса и может меня убить.

 

-

Я высадил пассажира в Роксбери. Там была баскетбольная площадка, вся освещенная, на которой шла серьезная игра, а на трибунах толпились люди. Я припарковал такси и некоторое время наблюдал за происходящим.

Все игроки были черными. Все на трибунах были черными. Я не придал этому значения.

Я играл в черной игре в Вустере, и это было прекрасно. Это было даже лучше, чем просто хорошо, это было самое большое удовольствие, которое я когда-либо получал. И я мог держать себя в руках.

Я совершенно не знал о расовой напряженности в Бостоне.

Там были очень хорошие игроки, но я оценил это и решил, что я не хуже игроков низшего звена.

Когда игра заканчивается, я выхожу на площадку, начинаю перестреливаться с игроками, которые будут играть дальше, и включаюсь в игру. Один парень с бородой кивает мне, пока мы перестреливаемся, и я думаю, может, все в порядке.

Но мне не рады. Тяжелая атмосфера. И что еще хуже, когда начинается игра, мяч отлетает от чьей-то руки прямо ко мне, я делаю довольно легкий бросок с десяти футов и, взвизгнув, попадаю в мяч.

Я попал в первую корзину игры и, кажется, перешел все границы.

Кто-то из моей команды бьет, я иду под мяч, чтобы получить отскок, и тут этот парень бьет меня локтем в глаз. Наверное, специально. Я слышу, как люди в толпе задыхаются, когда удар по моему глазу эхом разносится по внешней площадке. Мой глаз испорчен. Один из старших, добрых игроков подходит посмотреть, все ли со мной в порядке.

Я не могу открыть глаз. Этот добрый парень помогает мне вне корта.

Я возвращаюсь на такси. Я много занимаюсь йогой, и в книге написано, что стойка на голове лечит все. Я решаю сделать это; так кровь прильет к больному месту. Когда я опускаюсь, на глаз сильно давит, и я поднимаю руку, чтобы дотронуться до него. Смотрю на руку, а там кровь. Очень много крови. В зеркале в ванной я вижу, что мой глаз распух до размеров ракетного мяча, а из закрытого века сочится кровь.

Майкл Эйвери отвозит меня в больницу, где мне снимают отек и дают капли для глаза. Капли нарушат мое восприятие глубины, поэтому мне нельзя водить машину. На следующий день я сижу у здания на Гарвард-авеню, а по улице едет парень на велосипеде. В другую сторону едет машина. Они не видят друг друга! Я кричу: "Осторожно!" Ребенок и машина проезжают мимо друг друга на расстоянии десяти футов, оба смотрят на меня в недоумении.

Мне нравилось водить такси, но это отнимало много времени. Чтобы заработать хоть какие-то деньги, мне приходилось ездить по четырнадцать часов в день, я постоянно терялся, и у меня не было времени заниматься игрой на рожке.

Мне приходит в голову блестящая идея: Должна существовать программа для людей, которые безумны, но не настолько, чтобы их поместили в психушку. Я навожу справки и выясняю, что такая программа есть. Я могу получать 250 долларов в месяц, если подойду по условиям.

Я нахожу молодого социального работника, который проявляет глубокую заинтересованность в моем деле. Я отказываюсь смотреть ей в глаза. Я смотрю в пол. Я говорю из глубины горла. Она задает много вопросов.

"Вы слышите, как люди зовут вас по имени?"

"Прямо сейчас?"

"Нет, может быть, когда вы находитесь на улице, вы слышите, как люди зовут вас по имени, которых там нет?"

На самом деле, да. "Да."

Она задает еще вопросы, но я не отвечаю, а просто бормочу. Затем я делаю глубокий вдох и качаю головой вперед-назад.

"Это хорошо".

"Что хорошего, Джон?"

"Я не могу, я действительно не могу".

"Я не понимаю".

"Я в порядке?"

"Да, Джон, возможно, у тебя шизофрения".

Я пытаюсь понять, как она хочет, чтобы я отвечал на разные вопросы, время от времени издавая стон или лаянье. Мне придется посетить ее еще дважды, но это сработает. Она собирается рекомендовать меня для получения дополнительного дохода.

Это займет около двух месяцев, но после того, как я обращусь в этот государственный офис, мне начнут приходить чеки. Я спустился в агентство, которое занимается этой сделкой. Они заставляют вас ждать целую вечность. Я немного беспокоюсь, что мои симптомы изменятся, потому что я не помню, что именно я делала в первый раз.

Я устал ждать в этом месте. Это большая, жаркая комната со всеми прелестями правительственной бюрократии. Входит парень в грязной рубашке, рваных джинсах и с очень враждебным выражением лица. Он проходит на середину комнаты и опускается на одно колено, указывая пальцем над головой на небеса.

"Я ХОЧУ ДЕНЕГ! Я ХОЧУ ДЕНЕГ!"

Ему сразу же уделяется внимание, повсюду снуют бюрократы, говоря ему, что он должен пройти в эту очередь, а затем в ту.

"МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ!"

Так, никаких реплик.

Этот парень - гений. Мое выступление ни в какое сравнение не идет с его. Он сразу же привлекает внимание.

"Я ХОЧУ ДЕНЕГ! Я ХОЧУ ДЕНЕГ!"

Я был очень впечатлен. По правде говоря, я немного ревновал.

 

-

И я начал получать чеки. Я чувствовал себя немного виноватым из-за этого. Может быть, это было не так уж и морально. Я должен работать. Почему я должен получать эти деньги?

Я пошла к одному злому экстрасенсу, которого уже видела раньше. Он был подозрительным, но очень точным. Он сказал, что я художник, а они - враги, и я обязательно